Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe

из самых богатых холостяков в мире". Он посетил студию Сэмюэла Голдвина, и газеты напечатали фотографии, на которых он, используя свою новую 16-миллиметровую кинокамеру, снимает несколько минут игры Бетт Дэвис. На обеде для руководителей он доказывал то, что считал здравым смыслом: чтобы остановить Гитлера, "Англия и Соединенные Штаты должны действовать под единым правительством". Хотя студийные боссы послушно зааплодировали, его идея о федеральном союзе двух демократий была встречена насмешками в других местах. Один из карикатуристов остроумно изобразил, как Рузвельт, следуя призыву сэра Виктора, стал "первым президентом Англамерики на третий срок".

К первым месяцам 1941 года Шанхай уже потерял своих лучших и лучших. Микки Хан была в Гонконге. Ее подруга, очаровательная белая гейша Лоррейн Мюррей, переехала в Австралию. Летом предыдущего года горцы Сифорта ушли в Сингапур, ознаменовав полный вывод британских войск с китайской земли. Ходили слухи, что за ними последует и 4-я морская пехота США, уже значительно сокращенная. Скоро уже ничто не могло помешать японцам установить полный контроль над поселениями.

Их последние усилия были направлены на то, чтобы занять доминирующее положение в муниципальном совете, используя как законные, так и скрытые методы. В течение нескольких месяцев они собирали на выборах послушных избирателей из Хонгкью, используя лазейку, которая позволяла голосовать даже постояльцам отелей. Совет отбивался, создавая голоса из воздуха путем раздела британской и американской собственности, - законный "вброс бюллетеней", который приводил японцев в ярость. На собрании налогоплательщиков в январе 1941 года семидесятилетний японец поднялся и с криком "Банзай!" произвел четыре выстрела в Тони Кесвика, ведущего тайпана в компании Jardine, Matheson & Co. Кесвик поправился, и после показательного суда в Нагасаки японского стрелка увидели гуляющим по улицам Шанхая, свободным человеком. С тех пор сэр Виктор всегда держал под рукой свой служебный револьвер и обязательно надевал на людях свой старый галстук Королевского летного корпуса.

Овадия с весны 1940 года твердил ему, что он должен покинуть Шанхай и вернуться в Бомбей. Однако даже в эти мрачные дни отель "Cathay" был словно кошачья мята для самых привлекательных и необычных персонажей мира. В мае он познакомился с принцессой Сумайр, когда она поселилась в номере "Cathay", заявив, что является одной из двадцати трех дочерей махараджи Патиалы, самого богатого человека в Пенджабе. Невысокая, круглолицая и курносая, Сумайра оказывала на мужчин гипнотическое воздействие. Японцы считали ее британской шпионкой; спецслужбы полагали, что она может работать на немцев (в их досье ее описывали как бисексуальную нимфоманку, которая не гнушалась брать китайских посыльных к себе в номер). Она утверждала, что работала моделью в Париже у Эльзы Скиапарелли, соперницы Коко Шанель. И хотя сэр Виктор уже поймал ее на полудюжине лжи - она могла быть одной из племянниц махараджи, но точно не была его дочерью и никогда не получала от него 2 000 фунтов в год, - он не мог не быть польщен ее вниманием. С первой же встречи в бальном зале "Катэя" она заявила о своем намерении стать его женой. Сумайр напомнила сэру Виктору о его первых днях в Шанхае, когда китайское побережье, казалось, изобиловало такими фантастическими оборотнями и авантюристами, как "Двустволка" Коэн и Требич Линкольн. После Шанхая даже жизнь в змеиной яме показалась бы скучной.

Несмотря на то что следующий день рождения будет шестидесятым, он чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние годы. Хотя он узнал, что его итальянский массажист Вальвазоне был замешан в лос-анджелесской сети абортов, этот человек творил чудеса с его ногами. Бывали даже вечера, когда он мог сделать поворот на танцполе без трости.

Сегодня днем он думал о молодой женщине в Альбукерке. Он познакомился с Сэнди Титтман в Шанхае, куда она приехала погостить у своего дяди, судьи американского суда. Сэр Виктор был очарован ее беседой и красотой однажды вечером в 1936 году в ночном клубе "Тауэр"; только когда она поднялась и пошла прочь с выраженной хромотой - результат борьбы с полиомиелитом в детстве, - он понял, насколько они похожи.

С тех пор он навещал ее в Нью-Мексико и поручил ей обставить "Эль Рефухио", маленький саманный домик в пустыне, через дорогу от дома ее семьи. Он подарил ей трость, которой она всегда пользовалась. Сейчас ему очень хотелось позвонить Сэнди в Альбукерке, но в Штатах было три часа ночи.

Сегодня вечером он собирался посетить "Лунные фолли" - один из вечеров по сбору средств, организованных Эллисом Хаимом в саду его дома на авеню Хейг. Посещать вечеринки Хаима было рискованно: он не скрывал, что намерен пожертвовать вырученные средства на военные нужды союзников. Японцы всегда обращали пристальное внимание на список приглашенных.

Однако перед танцами он пообедает с кузеном. Вечером он собирался сообщить Овадье, что заказал билет в Бомбей через Гонконг. Похоже, ему все-таки придется пересидеть войну в Индии, и такая перспектива его откровенно угнетала. Он также не ожидал увидеть выражение лица Овадьи, когда тот объявит, что последовал его совету и покидает Шанхай. Этот человек был склонен к злорадству.

 

21: Последний свет в темном мире

 

На следующий день после возвращения Микки Хан в Гонконг из Чунгкинга, в начале сентября 1940 года, она отправилась на долгожданный ужин с Чарльзом Боксером. Когда они стояли на татами за сукияки в отеле "Токио" на Коннаут-роуд, начался их роман. Красивый молодой человек рассказал ей, что его всегда больше интересовала история Востока, чем военная жизнь. В семнадцать лет он прочитал доклад в Королевском азиатском обществе; на Дальний Восток он приехал в 1936 году, через год после Микки, на дореволюционном подвижном составе Транссибирской магистрали. Он признался, что бегло говорит по-японски с подушки экономки-наложницы с Хоккайдо. Время, по словам Чарльза, для западных людей на Дальнем Востоке уходит - даже для тех, кто, как и он сам, считал себя знатоком азиатских традиций.

Урсула, красавица-жена Чарльза, была эвакуирована в Сингапур. Он отмахнулся от опасений Микки, что она не сможет иметь детей, и сказал ей, что не прочь жить в одном доме с гиббонами. Однако его интересовало, не будет ли возражать ее муж-китаец.

Синмэй, как оказалось, был уверен, что они по-прежнему муж и жена. Годом раньше Микки оставила его за мистера Миллса и дом на авеню Жоффр, пообещав, что вернется через три месяца. В серии страстных писем, отправленных через линию фронта в Чангкинг, тревога Синмея была очевидна.

"Неужели ты не можешь любить меня так же сильно, как я тебя, и писать мне так же часто?

... Как